Вот и наступил новый учебный год! Мы желаем тебе всего самого доброго: успехов в учебе, крепкого здоровья, счастья и мира в твоей семье! Надеемся, что этот год мы с тобой проведем весело и с пользой!

 

Литературная страничка

11 сентября исполняется 140 лет со дня рождения замечательного детского писателя Бориса Степановича Житкова (1882–1938).

Борис Житков приобрел славу детского писателя. Именно для детской аудитории он создал большинство своих произведений, вышедших в сборниках под названием «Что я видел», «Что бывало», «Рассказы о животных», «Морские рассказы». В сборнике 1935 года «Рассказы о животных» собраны истории, в основе которых впечатления писателя от пребывания в Индии. Они были простыми и бесхитростными, учили малышей различать добро и зло – «Храбрый утенок», «Беспризорная кошка», «Про слона», «Про обезьянку», «Галка», «Про змею и мангуста», «Волк».
Многие из его произведений вдохновили отечественных мультипликаторов на создание мультфильмов для детей. К примеру, лента «Кнопочки и человечки» снята по мотивам рассказа «Как я ловил человечков», в основу мультика «Почему слоны» лег  рассказ с названием «Про слона». Помимо мультфильмов, некоторые произведения Житкова использованы и как основа сценария для художественных лент –«День ангела», «Морские рассказы», «Шторм на суше».

Борис Житков прожил насыщенную жизнь, много путешествовал и рассказы свои писал, опираясь на собственные впечатления. Книга Б. Житкова "Что я видел", изданная более 60 лет назад, оставалась и остается единственным образцом занимательной энциклопедии для самых маленьких. Лучшее издание Житкова для малышей. Рассказы написаны "детским" языком, от лица мальчика. Сюжет книги очень прост: мама с четырехлетним сыном Алешей-почемучкой приехали в Москву и несколько дней подряд ходят в Зоопарк, затем едут в деревню к бабушке. Как таковых приключений нет, но есть великолепные описания зверей (достаточно много информации о животных), отношений сына с матерью и детьми, с которыми он знакомится. А сейчас эта книга стала еще и достоверным описанием того, как жили люди в СССР до Великой Отечественной войны.

Прочитать произведения Б. Жикова можно здесь

 

Когда я был маленький, меня отвезли жить к бабушке. У бабушки над столом была полка. А на полке пароходик. Я такого никогда не видал. Он был совсем настоящий, только маленький. У него была труба: жёлтая и на ней два чёрных пояса. И две мачты. А от мачт шли к бортам верёвочные лесенки.

На корме стояла будочка, как домик. Полированная, с окошечками и дверкой. А уж совсем на корме — медное рулевое колесо. Снизу под кормой — руль. И блестел перед рулём винт, как медная розочка. На носу два якоря. Ах, какие замечательные! Если б хоть один у меня такой был!

Я сразу запросил у бабушки, чтоб поиграть пароходиком. Бабушка мне все позволяла. А тут вдруг нахмурилась:

— Вот это уж не проси. Не то играть — трогать не смей. Никогда! Это для меня дорогая память.

Я видел, что, если и заплакать, — не поможет.

А пароходик важно стоял на полке на лакированных подставках. Я глаз от него не мог оторвать.

А бабушка:

— Дай честное слово, что не прикоснёшься. А то лучше спрячу-ка от греха.

И пошла к полке.

Я чуть не заплакал и крикнул всем голосом:

— Честное-расчестное, бабушка. — И схватил бабушку за юбку.

Бабушка не убрала пароходика.

Я всё смотрел на пароходик. Влезал на стул, чтоб лучше видеть. И всё больше и больше он мне казался настоящим. И непременно должна дверца в будочке отворяться. И наверно, в нём живут человечки. Маленькие, как раз по росту пароходика. Выходило, что они должны быть чуть ниже спички. Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно, подглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу. Лазят, наверно, по лестничкам на мачты.

А чуть шум — как мыши: юрк в каюту. Вниз — и притаятся. Я долго глядел, когда был в комнате один. Никто не выглянул. Я спрятался за дверь и глядел в щёлку. А они хитрые, человечки проклятые, знают, что я подглядываю. Ага! Они ночью работают, когда никто их спугнуть не может. Хитрые.

Я стал быстро-быстро глотать чай. И запросился спать.

Бабушка говорит:

— Что это? То тебя силком в кровать не загонишь, а тут этакую рань и спать просишься.

И вот, когда улеглись, бабушка погасила свет. И не видно пароходика. Я ворочался нарочно, так что кровать скрипела.

Бабушка:

— Чего ты всё ворочаешься?

— А я без света спать боюсь. Дома всегда ночник зажигают. — Это я наврал: дома ночью темно наглухо.

Бабушка ругалась, однако встала. Долго ковырялась и устроила ночник. Он плохо горел. Но всё же было видно, как блестел пароходик на полке.

Я закрылся одеялом с головой, сделал себе домик и маленькую дырочку. И из дырочки глядел не шевелясь. Скоро я так присмотрелся, что на пароходике мне всё стало отлично видно. Я долго глядел. В комнате было совсем тихо. Только часы тикали. Вдруг что-то тихонько зашуршало. Я насторожился — шорох этот на пароходике. И вот будто дверка приоткрылась. У меня дыхание спёрло. Я чуть двинулся вперёд. Проклятая кровать скрипнула. Я спугнул человечка!

Теперь уж нечего было ждать, и я заснул. Я с горя заснул.

На другой день я вот что придумал. Человечки, наверно же, едят что-нибудь. Если дать им конфету, так это для них целый воз. Надо отломить от леденца кусок и положить на пароходик, около будочки. Около самых дверей. Но такой кусок, чтоб сразу в ихние дверцы не пролез. Вот они ночью двери откроют, выглянут в щёлочку. Ух ты! Конфетища! Для них это — как ящик целый. Сейчас выскочат, скорей конфетину к себе тащить. Они её в двери, а она не лезет! Сейчас сбегают, принесут топорики — маленькие-маленькие, но совсем всамделишные — и начнут этими топориками тюкать: тюк-тюк! тюк-тюк! И скорей пропирать конфетину в дверь. Они хитрые, им лишь бы всё вёртко. Чтоб не поймали. Вот они завозятся с конфетиной. Тут, если я и скрипну, всё равно им не поспеть: конфетина в дверях застрянет — ни туда, ни сюда. Пусть убегут, а всё равно видно будет, как они конфетину тащили. А может быть, кто-нибудь с перепугу топорик упустит. Где уж им будет подбирать! И я найду на пароходике на палубе малюсенький настоящий топорик, остренький-преостренький.

И вот я тайком от бабушки отрубил от леденца кусок, как раз какой хотел. Выждал минуту, пока бабушка в кухне возилась, раз-два — на стол ногами, и положил леденец у самой дверки на пароходике. Ихних полшага от двери до леденца. Слез со стола, рукавом затёр, что ногами наследил. Бабушка ничего не заметила.

Днём я тайком взглядывал на пароходик. Повела бабушка меня гулять. Я боялся, что за это время человечки утянут леденец и я их не поймаю. Я дорогой нюнил нарочно, что мне холодно, и вернулись мы скоро. Я глянул первым делом на пароходик! Леденец как был — на месте. Ну да! Дураки они днём браться за такое дело!

Ночью, когда бабушка заснула, я устроился в домике из одеяла и стал глядеть. На этот раз ночник горел замечательно, и леденец блестел, как льдинка на солнце, острым огоньком. Я глядел, глядел на этот огонёк и заснул, как назло! Человечки меня перехитрили. Я утром глянул — леденца не было, а встал я раньше всех, в одной рубашке бегал глядеть. Потом со стула глядел — топорика, конечно, не было. Да чего же им было бросать: работали не спеша, без помехи, и даже крошечки ни одной нигде не валялось — всё подобрали.

Другой раз я положил хлеб. Я ночью даже слышал какую-то возню. Проклятый ночник еле коптел, я ничего не мог рассмотреть. Но наутро хлеба не было. Чуть только крошек осталось. Ну, понятно, им хлеба-то не особенно жалко, не конфеты: там каждая крошка для них леденец.

Я решил, что у них в пароходике с обеих сторон идут лавки. Во всю длину. И они днём там сидят рядком и тихонько шепчутся. Про свои дела. А ночью, когда все-все заснут, тут у них работа.

Я всё время думал о человечках. Я хотел взять тряпочку, вроде маленького коврика, и положить около дверей. Намочить тряпочку чернилами. Они выбегут, не заметят сразу, ножки запачкают и наследят по всему пароходику. Я хоть увижу, какие у них ножки. Может быть, некоторые босиком, чтобы тише ступать. Да нет, они страшно хитрые и только смеяться будут над всеми моими штуками.

Я не мог больше терпеть.

И вот — я решил непременно взять пароходик и посмотреть и поймать человечков. Хоть одного. Надо только устроить так, чтобы остаться одному дома. Бабушка всюду меня с собой таскала, во все гости. Всё к каким-то старухам. Сиди — и ничего нельзя трогать. Можно только кошку гладить. И шушукает бабушка с ними полдня.

Вот я вижу — бабушка собирается: стала собирать печенье в коробочку для этих старух — чай там пить. Я побежал в сени, достал мои варежки вязаные и натёр себе и лоб и щёки — всю морду, одним словом. Не жалея. И тихонько прилёг на кровать.

Бабушка вдруг хватилась:

— Боря, Борюшка, где ж ты? — Я молчу и глаза закрыл. Бабушка ко мне:

— Что это ты лёг?

— Голова болит.

Она тронула лоб.

— Погляди-ка на меня! Сиди дома. Назад пойду — малины возьму в аптеке. Скоро вернусь. Долго сидеть не буду. А ты раздевайся-ка и ложись. Ложись, ложись без разговору.

Стала помогать мне, уложила, увернула одеялом и всё приговаривала: «Я сейчас вернусь, живым духом».

Бабушка заперла меня на ключ. Я выждал пять минут: а вдруг вернётся? Вдруг забыла там что-нибудь?

А потом я вскочил с постели как был, в рубахе. Я вскочил на стол, взял с полки пароходик. Сразу руками понял, что он железный, совсем настоящий. Я прижал его к уху и стал слушать: не шевелятся ли? Но они, конечно, примолкли. Поняли, что я схватил ихний пароход. Ага! Сидите там на лавочке и примолкли, как мыши.

Я слез со стола и стал трясти пароходик. Они стряхнутся, не усидят на лавках, и я услышу, как они там болтаются.

Но внутри было тихо.

Я понял: они сидят на лавках, ноги поджали и руками что есть сил уцепились в сиденья. Сидят как приклеенные.

Ага! Так погодите же. Я подковырну и приподниму палубу. И вас всех там накрою. Я стал доставать из буфета столовый нож, но глаз не спускал с пароходика, чтоб не выскочили человечки. Я стал подковыривать палубу. Ух, как плотно всё заделано. Наконец удалось немножко подсунуть нож. Но мачты поднимались вместе с палубой. А мачтам не давали подниматься эти верёвочные лесенки, что шли от мачт к бортам. Их надо было отрезать — иначе никак. Я на миг остановился. Всего только на миг. Но сейчас же торопливой рукой стал резать эти лесенки. Пилил их тупым ножом. Готово, все они повисли, мачты свободны. Я стал ножом приподнимать палубу. Я боялся сразу дать большую щель. Они бросятся все сразу и разбегутся. Я оставил щёлку, чтобы пролезть одному. Он полезет, а я его — хлоп! — и захлопну, как жука в ладони. Я ждал и держал руку наготове — схватить.

Не лезет ни один! Я тогда решил сразу отвернуть палубу и туда в серёдку рукой — прихлопнуть. Хоть один да попадётся. Только надо сразу: они уж там небось приготовились — откроешь, а человечки прыск все в стороны.

Я быстро откинул палубу и прихлопнул внутрь рукой. Ничего. Совсем, совсем ничего! Даже скамеек этих не было. Голые борта. Как в кастрюльке. Я поднял руку. И под рукой, конечно, ничего. У меня руки дрожали, когда я прилаживал назад палубу. Всё криво становилась. И лесенки никак не приделать. Они болтались как попало. Я кой-как приткнул палубу на место и поставил пароходик на полку. Теперь всё пропало!

Я скорей бросился в кровать, завернулся с головой.

Слышу ключ в дверях.

— Бабушка! — под одеялом шептал я. — Бабушка, миленькая, родненькая, чего я наделал-то!

А бабушка стояла уж надо мной и по голове гладила:

— Да чего ты ревёшь, да плачешь-то чего? Родной ты мой, Борюшка! Видишь, как я скоро?

Она ещё не видала пароходика.

 

Наш киносеанс (для младшей школы и младших братьев и сестер)

Когда твои бабушки и дедушки еще были маленькими и чуть постарше, чем просто маленькими, в нашей стране снимали много сказок для детей, но не только у нас, а еще в Чехословакии и в ГДР. И эти сказки очень любили смотреть дети СССР. Познакомься с чешской сказкой "Златовласка". Этот сюжет о злом и жадном короле, который хочет погубить своего верного слугу, по-разному рассказывали в разных странах, в том числе и на Руси.

 

 

Музыкальная страничка (для среднего звена)

Когда ты отдыхал на каникулах, 17 июля любители музыки отмечали очередную дату со дня рождения Игоря Стравинского (1882-1971).  Мы почитаем его как истинно русского композитора, хотя с 1910 года он жил за рубежом - поначалу это было связано с тем, что в Париже ставились балеты на его музыку.

Это были очень необычные спектакли. Странная, ни на что доселе не похожая музыка Стравинского вдохновила художников и хореографов на создание новаторских балетов, поначалу вызывавших настоящий скандал, но постепенно ставших классикой балетной сцены. Стравинский обратился к русскому фольклору, различные пласты которого очень своеобразно преломились в музыке каждого из балетов. «Жар-птица» поражает буйной щедростью оркестровых красок, яркими контрастами поэтической хороводной лирики и огненных плясов. В «Петрушке» звучат популярные в начале века городские мелодии, оживает шумная пестрая картина масленичного гулянья, которой противопоставлена одинокая фигура страдающего Петрушки. Древний языческий обряд жертвоприношения определил содержание «Весны священной».

Судьба постепенно занесла Стравинского за океан, и он стал американским гражданином, но никогда не порывал духовную связь с родиной. «Я всю жизнь по-русски говорю, у меня слог русский. Может быть, в моей музыке это не сразу видно, но это заложено в ней, это — в ее скрытой природе». Одним из последних сочинений Стравинского был канон на тему русской песни «Не сосна у ворот раскачалася».

В 1962 году композитор посетил Советский Союз. Именно тогда произнес он знаменательные слова: «У человека одно место рождения, одна родина — и место рождения является главным фактором его жизни».

Послушайте фрагмент из балета "Петрушка"

Музыка балета "Жар-Птица" очень разнообразна. Вот, например, фрагмент с плясками поганых приспешников Кощея.

А это прекрасный и жизнерадостный финал.

 

Евгения Каменева "Какого цвета радуга"

Блик

Если взять металлический, стеклянный или глиняный кувшин с блестящей поверхностью и поставить на стол так, чтобы на него падал свет из окна, то на освещенной стороне кувшина появится светлое пятно. Это — блик. Он всегда находится на выпуклом, наиболее освещенном месте любого предмета.

Изображенные на картине светлые пятнышки помогают передать игру света и тени и очень оживляют ее. Нидерландские художники изображали на своих натюрмортах посуду, на которой сверкают блики. На старинных картинах мы видим блики в сиянии драгоценных камней, на складках тяжелой атласной материи.

Вот перед нами деталь картины нидерландского художника Яна ван Эйка. Это люстра. Посмотрите, как блики подчеркивают блеск металла, из которого она сделана.

Бюст

Скульптурные изображения человека по грудь в мраморе, бронзе, дереве или в других материалах называются бюстом. Из античных времен до нас дошли бюсты правителей и знатных людей.

Когда ваятель работает над бюстом, все его внимание сосредоточено на образе человека, которого он лепит. Ему важно постичь форму головы модели, строение лица, очертание лба и подбородка: ведь черты внешнего облика человека говорят и о его характере.

Когда работа будет закончена, блики света и скользящие тени подчеркнут его объемность, придадут ей объемность, придадут ей еще большую выразительность.

Значительным и мудрым человеком предстает перед нами кораблестроитель А.Н. Крылов в скульптурном портрете, вырезанном из темного дерева советским скульптором В. Н. Мухиной. Портрет этот можно увидеть в Третьяковской галерее.

Тренировка внимательности и логики

А теперь попробуем раскрыть "жуткое" преступление вместе с инспектором Людовиком.

Блистательный детектив Людовик — простоватый на вид сыщик, запросто распутывающий всевозможные сложные загадки и преступления. Вот уже несколько десятилетий он является постоянным героем французского журнала «ПИФ». Авторы приключений Людовика - журналист А.Кресли и художник М.Моалик.

Людовик при расследовании преступлений и загадочных случаев применяет свойственные ему наблюдательность, логику и сообразительность. Попробуйте и вы поучаствовать в его расследованиях и догадаться, как Людовик приходит к своим выводам.